Скандалы вокруг Федеральной системы исполнения наказаний не утихают с лета 2018 года, когда на всю страну прогремела история с избиением заключенного Евгения Макарова, отбывавшего наказание в ИК-1 Ярославской области. Znak.com решил поговорить с заместителем директора ФСИН Валерием Максименко, чтобы обсудить, почему с одними заключенными в колониях обращаются зверски, а другим устраивают едва ли не курортные условия — как, например, было с членом «банды Цапков» Вячеславом Цеповязом. В интервью Znak.com Максименко рассказал, есть ли в России «красные» и «черные» зоны, о «ворах в законе», а также о том, почему ФСИН отказалась запрещать йогу в СИЗО.

— На этой неделе на заседании коллегии Генеральной прокуратуры было заявлено, что число уголовных дел против сотрудников ФСИН за применение насилия к заключенным за минувший год возросло почти втрое. Скажите, что вдруг случилось в прошлом году: какие-то особенно агрессивные сотрудники стали или прокуратура начала особенно внимательно следить за ФСИН?

— В прошлом году было возбуждено много уголовных дел в отношении сотрудников ФСИН по фактам, которые произошли еще в 2017 году. Только по ситуации в колонии № 1 в Ярославле возбуждено 23 уголовных дела. Я хочу сказать, что после ситуации в Ярославле мы проводили собственную проверку, поднимали по территориям все видеоархивы, фиксировали нарушения и данные об этих нарушениях передавали в прокуратуру и СКР. Только по нашим материалам, которые были выявлены самими сотрудниками ФСИН, было возбуждено более 20 уголовных дел. 

Тут еще нужно понимать, что ФСИН хоть и подвергают постоянной критике, но наше ведомство — самое открытое из всех остальных силовых ведомств. Мы сами готовы откровенно говорить о нарушениях наших сотрудников. Это, кстати, позиция директора ФСИН Геннадия Корниенко. Он всегда говорит, что нужно сразу же фиксировать все нарушения, сразу же докладывать в СКР, нельзя ничего и ни от кого скрывать, пусть уж лучше все знают горькую правду, чем мы будем сладкую ложь рассказывать. 

— Почему же тогда об издевательствах над Макаровым все узнали спустя год? Да, СКР тогда отказался возбуждать дело, якобы не увидев состава преступления, но почему тогда сотрудники ФСИН не продолжили настаивать на возбуждении дела, раз нечего скрывать?

— Когда [Евгений] Макаров только сообщил, что его жестоко избили, прокуратура стала проводить проверку. Макарова и наших сотрудников тогда даже детектор лжи отправили проходить к независимым специалистам. Детектор тогда показал якобы, что наши сотрудники ни при чем, а Макаров врет. А потом — как на самом-то деле было? Пленка с издевательствами всплыла же раньше, чем ее все увидели. Но в управлении ФСИН по Ярославской области тогда (в ноябре 2017 года. — Прим. ред.) сменился начальник (им стал Максим Залесов. — Прим. ред.). Ему доложили о пленке. Он задал только один вопрос: «Этот инцидент с Макаровым был до или после его вступления в должность?» Ему сказали, что все случилось до него, тогда он сказал: «Ну и не будем выносить сор из избы». Он поступил не как начальник, не как офицер. Этот руководитель был обязан немедленно сообщить обо всем, требовать возбуждения дела.

И когда видеоматериалы стали доступны всем, то тут, конечно, крыть уже было нечем, начались разбирательства. И все, кто не придал тогда словам Макарова значения, получат свое наказание.

После истории в Ярославле мы разослали во все колонии указания предоставить данные обо всех имеющихся нарушениях, обязали пересмотреть еще раз все записи с камер. Как вы думаете, сколько нарушений на местах было выявлено, о скольких нарушениях нам дожили в Москву?

— Наверное, докладов о нарушениях почти не было. Вряд ли кто-то исповедался бы вам.

— Ноль! Ни одного! И потом уже мы послали из центрального аппарата сотрудников в те колонии, где мы предполагали, что нарушения есть железно. К примеру, мы провели проверку и увидели, что на одной из записей три сотрудника СИЗО ведут куда-то заключенного, а потом взяли и так отдубасили его! Начали разбираться, сотрудников наказали, материалы об этом передали в следственные органы.

Бывает и так, что, например, из СИЗО следователи забирают арестованного на какие-то следственные действия, он при этом живой и здоровый, а возвращают нам его потом еле живым. Только за последний год в Москве и Московской области человек двести мы отказались обратно принимать в СИЗО. Потому что у арестованных были диагностированы различные травмы и ушибы. Мы требовали, чтобы арестованных таких везли в больницы, а не обратно в СИЗО.

— После инцидента, который произошел в ИК-1 в Ярославле, вы сначала извинились перед избитым Евгением Макаровым и его родными, говорили, что вам «стыдно за сотрудников [колонии]». Однако спустя три месяца заявили, что избиение Макарова могло «пойти ему на пользу», ведь после того, как «Макарова избили, он не допустил за полтора года ни одного нарушения». Но ведь любой осужденный, в том числе Макаров, приговаривался к лишению свободы, а не к пыткам и унижениям. В России, конечно, есть федеральные законы, которые предусматривают применение спецсредств к осужденным в определенных ситуациях. Но вы допускаете для себя возможность применения физической силы к осужденным сверх дозволенного по закону с целью «воспитания»?

— Я не буду оправдывать сотрудников, которые позволяют себе бить заключенных. Я хочу особо подчеркнуть, что я категорически против применения физической силы. Здесь не может быть никаких оправданий. Все должно быть исключительно по закону. 

Совершенно не важно, как ведет себя осужденный по отношению к сотруднику колонии, даже если осужденный позволил себе оскорбить сотрудника или что-то еще, избивать заключенного ни за что и ни в каком случае нельзя.

В такой ситуации нужно зафиксировать нарушение, написать рапорт, объявить взыскание, поместить заключенного в карцер или штрафной изолятор. Если нарушения со стороны осужденного продолжаются, то нужно обращаться в суд, который может принять решение об ужесточении условий содержания, увеличении срока наказания. И сотрудники должны работать с осужденными, а не сидеть на одном месте. Ведь события в Ярославле, если уж мы о них говорим, произошли от лени и нежелания сотрудников работать. Гораздо проще было взять дубинку и начать бить [Евгения] Макарова. Не от большого ума такое делается. 

Замдиректора ФСИН РФ извинился перед заключенным Макаровым, которого пытали в колонии

— На прошлой неделе в «Матросской тишине» четверо арестованных отравились неизвестным веществом, скорее всего — наркотиками, из-за чего один арестованный скончался, еще трое сейчас находятся в реанимации. Казалось бы, «Матросская тишина» — одно из самых строгих СИЗО по условиям содержания. Как так произошло?

— Мы не можем четко говорить, что это были наркотики. Объясню, почему: в заключении врачей (которые осматривали погибшего заключенного. — Прим. ред.) сказано, что «произошло отравление веществом неизвестной этиологии». То есть, что это было, будет установлено в ходе экспертизы во время вскрытия. Она продлится в течение одного, может быть, полутора месяцев.

Предварительно мы полагаем, что отравляющее вещество попало к сидящим в СИЗО через продуктовую посылку одному из пострадавших. Если приносят, например, апельсины, то при досмотре фрукт не только очищается от кожуры, но и разламывается на дольки, чтобы никто ничего не пронес. Сложнее обстоит вопрос с тканями, например носками. Ведь они могут быть чем-то пропитаны. Как показывает практика, в последнее время участились случаи попыток передать наркотические или отравляющие вещества вот таким способом. На ощупь не определить, пропитаны ли, скажем, носки чем-то. Проводить каждый раз экспертизу при передаче носков или ткани — на это никаких денег не хватит, ни сил, ни времени. Думали даже, что, может, стирать их, что ли, сразу? Но с другой стороны, портить вещи сразу стиркой тоже как-то неправильно, да и СИЗО, и колонии — это не банный или прачечный комплекс.

— Не кажется ли вам, что негативное отношение в обществе к системе ФСИН вызвано не только такими откровенными скандалами, как в ярославской колонии ИК-1, но и тем, что ФСИН ведет себя порой неоправданно сурово в тех ситуациях, когда этого, казалось бы, вообще не ожидаешь? Как, например, в той же истории с Варварой Карауловой и освобождением ее по УДО. Когда руководство колонии, где была Караулова, заявило, что освобождение девушки «нецелесообразно», потому что у нее то пуговица была расстегнута во время работы, то она прилечь на кровать захотела, когда болела. Вы, конечно, говорили после, что речь не о пуговице, а расстегнутой курточке, что это нарушение техники безопасности и за это полагается взыскание. Но разве можно на одни весы ставить расстегнутую куртку и вопрос освобождения человека?

— Вопрос об освобождении человека по УДО решает не ФСИН, а суд. Мы со своей стороны обязаны предоставить в суд все необходимые документы. У Варвары Карауловой, кстати, была прекрасная характеристика, были благодарности, но были и не погашенные взыскания, да. И мы обязаны об этом сообщить. И, кстати, про расстегнутую куртку у Карауловой. Знаете, я видел очень много фотографий раздробленных и изувеченных людей, которые нарушали технику безопасности на рабочем месте, из-за чего и получали травмы. Я искренно надеюсь, что Варвару [Караулову] в ближайшее время отпустят (на момент публикации интервью Караулова вышла на свободу — прим. ред.). Хочется, чтобы у нее сложилась новая жизнь, она девушка молодая, пусть у нее все обязательно получится.

Суды у нас, кто бы и что ни говорил, независимые, мы на их решение со своей стороны никак не влияем. Был у нас как-то в тюрьме Дионисий Золотов, у него много уголовных дел было, известный «решальщик». Сотрудники наши так прониклись к нему, что, когда наступило время отпустить его по УДО, то они написали в суд ходатайство, что Дионисий Золотов стал прекраснейшим из парней, что он исправился и достоин освобождения — вот как никто другой. Реально, вам говорю, вот такое ходатайство написали! Правда, говорили потом, что Дионисий Золотов обладал чуть ли не гипнотическими способностями, умел убеждать людей, втираться к ним в доверие. Но суд-то Золотова не отпустил, несмотря на ходатайство ФСИН!

— Как вам кажется, почему иногда сотрудники колоний откровенно жестоки с осужденными, откуда эта агрессия? Что с ними не так? Почему, на ваш взгляд, это вообще происходит?

— Мне сложно ответить на вопрос, почему у кого-то иногда зашкаливает жестокость. Что-то происходит с человеком, что он срывается, теряет саморегуляцию, становясь преступником. Мы пытаемся, конечно, вести работу с сотрудниками, у нас мощнейшая психологическая служба ФСИН, у [Геннадия] Корниенко есть советник, кто занимается психологической работой с сотрудниками. 

По статистике, количество суицидов среди работников ФСИН в два раза больше, чем количество суицидов среди осужденных. Это катастрофическая ситуация! Работа в тюрьме — это постоянный стресс, колоссальное давление, ощущение, что ты всегда в состоянии боевой готовности, сотрудники ежедневно находятся среди преступников, иногда очень жестоких преступников. Нередко же бывает, когда сотрудники получают угрозы и вне работы. Например, сидит какой-то авторитет в колонии, а его братва на воле начинает угрожать сотруднику этой колонии, его близким. А дома еще дети полуголодные ждут, кредиты висят, зарплаты-то невысокие.

Кроме того, существует кадровый голод, это есть в учреждениях по всей стране. Да, и надо сказать, что люди неохотно идут работать в тюрьму. В «Крестах-2» в Санкт-Петербурге существует нехватка 50% сотрудников. Новое здание СИЗО теперь находится не в центре, не напротив Зимнего дворца, а на окраине. А по 2,5 часа ехать на работу в одну сторону, да еще и за небольшие деньги, мало кто готов. Те, кто остался, работают по две-три смены подряд. 

На меня произвело жуткое впечатление, когда в эти новогодние праздники в «Крестах-2» было усиление охраны и опасных преступников должны были сопровождать кинологи с собаками. Так вот, я тогда увидел кинолога, спящего на коврике вместе с собакой! Я спросил: чего кинолог тут вообще лежит? Мне сказали, что он третьи сутки на ногах.

Но я не оправдываю тех сотрудников, что переступают черту и сами становятся преступниками, заслуживающими наказания.

— В последнее время участились приговоры по так называемым «политическим уголовным делам», за нарушение закона о проведении митингов и так далее. По моим данным, в ряде колоний существуют даже отдельные отряды для таких заключенных. Как бы вы могли это прокомментировать?

— Нет, такого точно нет. Все сидят строго в соответствии с регламентом. Вместе со всеми преступниками не могут находиться только бывшие силовики. Нам вот представители еврейской общины недавно предлагали сделать отдельную колонию для евреев, обещали, что сами будут заботиться о своих, обеспечивать их питанием и так далее. Но мы, разумеется, отказались. Что это такое? Евреев в отдельные колонии сажать? Такие лагеря уже были, как известно, их фашисты устраивали. Отдельных для кого-то тюрем быть не должно.

— Скажите, есть ли внутри ФСИН негласное понимание, разделение того, что человек, осужденный, скажем, на 5 лет по статье 282 УК РФ («Возбуждение ненависти или вражды»), и человек, получивший те же 5 лет по статье 105 УК РФ («Убийство»), — это все-таки разные заключенные, которые заслуживают разного отношения в колонии?

— Никакого негласного разделения нет и быть не должно. Вне зависимости от того, какое преступление человек совершил, все осужденные для нас равны. Закон для всех один, и отношение должно быть ко всем одинаковое. Ко всем, и к убийце, и к заключенному, получившему срок за экстремизм, нужно относиться уважительно и обращаться на «вы». Нельзя допустить, чтобы осужденный вышел на волю озверевшим, он должен выйти из колонии человеком, способным начать новую жизнь.

— Некоторое время назад в России был принят закон, которым в уголовный кодекс была введена отдельная статья 210.1 УК РФ «Занятие высшего положения в преступной иерархии». Как вы относитесь к этому закону?

— Закон есть? Значит, будем исполнять. Поиском воров в законе все-таки не ФСИН будет заниматься, а следователи СКР, к нам же эти воры в законе приедут уже отбывать сроки, а мы их в колонии примем уже на равных со всеми условиях.

Но хочу отметить, что защищать молодое поколение от воровской романтики, конечно, нужно. Потому что юноши, которые впервые попали в колонию, как губки впитывают это все. Этим парням легко могут запудрить мозги, рассказать, что среди братвы они будут нужны, и деньги, и женщины будут, а вот вне воровской жизни ничего такого не будет.

— По вашим оценкам, в каких регионах России в колониях наиболее распространены воровские традиции? ФСИН борется с этим как-то? Я слышала, что существует практика так называемого «равномерного распределения воров» по зонам, чтобы в колониях, где есть проблемы с дисциплиной, именно воры занимались ее поддержанием.

— Мне вот задают иногда вопросы, а остались еще «черные» и «красные» зоны, где в первых правят воры, а во вторых — администрация колонии? Я могу так сказать, что это было раньше, да; сейчас, возможно, тоже где-то такое разделение осталось, но актуальность этого вопроса постоянно снижается. Есть только одно разделение — есть колонии, где сотрудники работают хорошо, выполняют требования закона, где у офицеров есть авторитет; и есть колонии и СИЗО, где сотрудники ничего не делают, берут взятки, продаются за деньги, не исполняют свой долг. То есть делений на цвета уже нет все-таки. 

В колониях же все зависит от начальника, от того, как он выстроит работу с коллективом. И даже воры в законе, так называемая элита воровского мира, отмечают, что руководители некоторых колоний ведут себя достойно, к ним нельзя придраться, поэтому в колонии соблюдается порядок.

— Владимир Путин во время своей пресс-конференции говорил, что за работой ФСИН «нужно усиливать гражданский контроль». По всей видимости, Путин имел в виду ОНК. Как вы к этому относитесь? Как вы вообще оцениваете работу ОНК? Я знаю, что многие действующие сотрудники обвиняют членов ОНК в связях с воровским миром, в том, что именно некоторые члены ОНК разрушают порой колонии изнутри. Что вы об этом думаете?

— Те сотрудники, что так думают, неправы. ОНК работают на основе закона, подписанного президентом. Это закон. Мы его обязаны соблюдать. Кстати, в вопросе сотрудничества с ОНК, ФСИН России впереди всей Европы, это я вам точно говорю. Я общаюсь со многими руководителями тюремных служб Европы, США и даже Австралии. Все они поражаются, что есть какие-то наблюдатели, которые что-то в колониях смотрят. 

Я могу сказать, что ОНК помогает. Не надо в правозащитниках видеть врагов. Есть, конечно, среди них неумные люди, но подавляющее большинство — это хорошие люди. 

Был у нас один сотрудник (сейчас находится под следствием, его обвиняют в получении взятки и растрате в особо крупном размере с использованием служебного положения), который раньше всегда говорил, что члены ОНК постоянно путаются под ногами, вредят. Сейчас он сам оказался в СИЗО по обвинению в преступлении и после этого свое мнение изменил, говорит, что был неправ и правозащитники ему помогают. Он диабетик, ему каких-то лекарств не дали, и первые, кто забил тревогу, были члены ОНК.

— Тогда же Путин говорил, что система ФСИН нуждается в совершенствовании. Есть ли у вас понимание, как должна быть реформирована ФСИН, чтобы возникновение историй, как с Цеповязем или ИК-1 в Ярославле, было невозможным?

— Исключить ошибки вообще, наверное, невозможно. Но, конечно, мы будем совершенствовать нашу систему. Это касается и технического оснащения. Мы планируем, чтобы во всех колониях было постоянное видеонаблюдение, которое бы никто из сотрудников не мог по своему усмотрению отключить. Все видеозаписи должны транслироваться на центральный пост региональной ФСИН, от управления этими видеозаписями будут отстранены все работники и руководство колоний.

Сейчас у нас есть прорыв в области медицины, у нас смертность от туберкулеза за последние три года сократилась в пять раз, это сотни спасенных жизней; у нас смертность от СПИДа снизилась на 30%. Единственное, где мы не могли справиться, это смертность от сердечных заболеваний. Ну нет у нас во ФСИН ни одного кардиохирурга. Мы наладили взаимодействие с центром имени Бакулева, подписали соглашение. Теперь осужденные получают самую квалифицированную помощь, какая только сейчас возможна. И ведь, казалось бы, сделали хорошее дело, но и тут стали возмущаться, даже какие-то депутаты и сенаторы были недовольны, что мы такую помощь оказывали каким-то заключенным, «каким-то отбросам», а вот простые люди не могут попасть в этот кардиоцентр. Но мы, извините, не отвечаем за всех людей, мы отвечаем за тех, кто находится у нас. И мы будем развивать это направление. 

А потом, поймите — те, кто находится в тюрьме, — это тоже наши люди, граждане России, люди нашей страны.

Мы хотим также ввести в колониях систему искусственного интеллекта, которая бы отслеживала все, что происходит в колонии, следила бы и за сотрудниками, и за осужденными. Мы сейчас работаем над этой системой вместе со «Сбербанком».

Также мы проводим совместную работу с коллегами из Швейцарии и Норвегии, где зафиксированы самые низкие показатели по рецидивам среди подростков и женщин. Мы уже начали перенимать их опыт работы, применять его в России, чтобы число тех молодых людей и женщин, кто повторно совершает преступления, снижалось.

— ФСИН в марте презентовала автозаки для инвалидов и беременных. А сами колонии вообще приспособлены для пребывания там инвалидов?

— Да, конечно, в подавляющем числе колоний есть и пандусы, и инвалидные коляски. И вот такие автозаки, которые мы показали, оснащены биотуалетами, кондиционерами. Мы, кстати, пять таких машин передаем в дар Кубе. 

— В последнее время, по моим ощущениям, вы стали медийным лицом ФСИН. Вы чаще остальных заместителей даете СМИ комментарии, ваше имя постоянно мелькает в прессе. Почему так произошло?

— Я? Да ладно вам, просто вы сами просили со мной поговорить.

— Да, мы просили разрешить нам взять у вас интервью после ситуации, когда ФСИН адекватно отреагировала на предложение сенатора Елены Мизулиной запретить йогу в СИЗО, потому что якобы из-за нее возникает «неконтролируемое сексуальное возбуждение». Вы выступили с критикой инициативы Мизулиной, и нам эта позиция показалась разумной, захотелось поговорить.

— Я вам про эти все практики вот что хочу сказать. Больше чем за полгода занятий ни один арестованный не сменил ориентацию, религию.

Мизулина попросила Генпрокуратуру проверить законность йоги в СИЗО

Наоборот, эти занятия только на пользу пошли! У нас число обращений к врачам среди тех, кто стал ходить на йогу, снизилось, серьезно вам говорю. У нас сократилось число нарушений среди тех, кто йогу посещал, то есть люди изменили свое поведение, стали себя в разы лучше вести. Ну и самый большой плюс заключается в том, что двое арестованных, кто был склонен к самоубийству, кто стоял на учете, после йоги изменили свое отношение ко всему этому. Мы сейчас даже готовы снять их с этого учета, понимаете? Получается, людям жизни спасли.

Я, кстати, сам хочу заскочить в СИЗО на занятия по йоге, даже вот на неделе костюм себе купил. А что такого? Я просто после работы уже не успеваю ходить куда-то.

Источник: znak.com